Неадекват самой высшей формы. ©
Пока доктор велел быть на позитиве, а получается плохо, я перечитал и захотел высказаться.
Впечатления самые разные. Одновременно и нравится текст, и делает очень больно. Цитат много, своих слов малоНу, больно-то понятно почему - это же ОТПшенька, ей всегда хочется счастья (ладно, почти всегда), а тут ведь ангст, боль, тлен,нувыпонели. Почему понравилось тоже понятно: чисто стилистически текст очень вычитан, не знаю как это на проф-язе, но очень эмоциональный, цепляет за живое. В общем, "разорванный душь" обеспечен.
Верю. Верю в такого Альмейду, для которого спасение дрикса может стать поводом для "прощай, Берлинга, я любил тебя, но всё кончено". Верю в такого Хулио, этому засранцу вообще идёт психо-мод.
Понравилось, как описано эмоциональное-психическое состояние Хулио. Все эти маленькие детальки...
Его блестящие черные волосы были собраны в высокий хвост, в правом ухе покачивалась крупная серьга с изумрудом.
Насчёт крупности я бы поспорил, но я тоже всегда фанонил серьгу с изумрудом.
Его именем пугают на дриксенском побережье детей.
Ну, это уж вы как-то загнули.
— Капитан Бюнц! — прошептал он еще раз, и, словно бы наконец услышав, светловолосый обернулся, скользнул равнодушным взглядом по их лицам и снова уставился на море. Зато Хулио Салина глаз не отводил. Он посмотрел на Вальдеса, на Руппи, а затем, глядя прямо в лицо адмиралу, поднял руку, коснулся плеча Отто и, сильно прижимая ладонь, провел по его спине наискось вниз. На белой рубашке осталась кровавая полоса.
Чудесная в своей жестокости сцена.
— Но это же... — заговорил Руппи. — Это же.. это... это...
Он хотел сказать: «Немыслимо. Невообразимо. Недостойно. Бесчестно», — но все слова вдруг куда-то пропали, оставив одну только звенящую пустоту и врезавшуюся в память кровавую полосу на белой рубашке.
Вот в этого Руппи я верю. А в того, который к концу как будто забыл и забил на увиденное - нет.
Не мог он. Не Руперт. Должен был хоть что-то предпринять.
Вальдес ответил неожиданно легкомысленно и оскорбительно:
— В любом случае я уверен, что с господином Бюнцем не происходит ничего, ранее не изведанного. С чем он не был бы уже ознакомлен на службе Кесарии.
В такого Вальдеса я тоже... нет, не не верю. Но он мне чужд. В каноне даже во время Конхо Дэрайо фрошеры всё-таки выразили уважение к Западному флоту. Да, Вальдес может больно уколоть, как это было с "местью и водой", но в такой ситуации... Ну, хорошо. Даже, допустим, что в этой ещё мог. Но когда он лично увидел, что да, сакотта, что Бюнц уже, в общем-то, и не человек - овощ, как мы это сегодня называем, животное, лишившееся личности, когда сам убедился, что Хулио, мягко говоря, крышей поехал, и вот после всего этого... он просто возвращается домой с чувством вроде "Хулио жалко, но ему не помочь, а на дрикса вообще покласть". Ну, вот убейте. Не верю. Хочу, но не могу поверить.
В доме было тихо. Скреблась где-то в подполе мышь, потрескивала одна из свечей в шандале на столе. Хулио Салина сидел в гостиной прямо на полу, опираясь спиной на невысокую кушетку, и пил, внимательно глядя на дверь. Часы пробили десять, десять с четвертью, половину одиннадцатого, три четверти одиннадцатого... За несколько минут до одиннадцати, все так же в тишине, не нарушив ее ни шумом сбрасываемой верхней одежды, ни даже звуком шагов, в проеме возник Вальдес. Он ловко пригнулся, уходя от брошенной в него бутылки, выпрямился и издевательски поклонился:
— Господин вице-адмирал!
— Господин вице-е-адмира-ал, — не то передразнил, не то вернул приветствие Салина. — Явился все-таки.
На мой взгляд, именно так выглядит своего рода отчаянье. Или самобичевание. Ну, это у человека явно проблемы какие-то. С головушкой.
Хулио склонил голову к плечу и смотрел на Вальдеса с доброжелательным любопытством. Тот сжал зубы, выругался и рванул сильнее. Голова дриксенца безвольно мотнулась, волосы упали на лицо, из полуоткрытого рта тонкой ниткой потекла слюна.
— Значит, Кальдмеер прав, — пробормотал Вальдес. — Хулио, где ты берешь эту дрянь? А, кошки с ним, твое дело, торговать — ладно, кто этого не поймет, но чтобы нюхать самому?.. Или ты пьешь, Хулио?
— Я? — Хулио поднял густые черные брови, рассмеялся, неловко взмахнул рукой и ухватился за косяк, чтобы устоять. — Я — нет. А вот он — да.
Вообще-то вся сцена в доме у Хулио чудесна своим безумием. Но логики я так и не уловил. Ни логики, ни смысла, да простит меня автор.
— Хулио... ну так же нельзя... Плевать мне на гуся — тебе, тебе так нельзя... В борделях полно дриксов, бергеров, на любой вкус, добровольно...
— Нет, — просто ответил Салина.
Коротко и просто. Понимает, но отказать себе не может. Как наркоман, ей-богу.
Действие саккоты заканчивалось, Бюнц начал метаться и тихо постанывать, потом его скрутило судорогой, мелко задрожали плечи.
Хулио Салина сел на пол, глотнул вина, откинул голову и стал рассматривать причудливую лепнину с листьями винограда и кудрявыми барашками.
— До завтра придется потерпеть так, — сказал он в пустоту. И засмеялся.
Я не знаю, что задумывал автор, но для меня это ещё один кусочек мозаики безумия Хулио Салины. Что любопытно, совершенно непонятно, кого Хулио мучает: себя, Отто, обоих? И зачем? Что значит "а я хотел"? Чего хотел? Гуся себе хотел? Жертву сакотты в цветах Дриксен? Своими руками низвести человека до животного? Непонятно. Цели Хулио совершенно непонятны лично мне. И эта болезненная зависимость от происходящего тоже непонятна. Почему именно Бюнц? Почему сакотта, а не пыточная? Что он вообще с ним делает? Знаете, всё это напоминает мне фильм "Одержимая" с Кристал Рид, где девушка умудрилась влюбиться в парня, похитить его и сломать ему ногу. Любовь, перешедшая такую черту, за которой стала безумием. Любовь - это яд. В самом плохом смысле этого слова. Я бы писал про месть или типа того, но серьёзно: разве так кому-то мстят? Это глупо. Так сходят с ума. Отравляют себя и того, с кем не смогли быть рядом. Точнее, смогли, но не так, как хотелось бы. Думаю, здесь можно было бы капельку перефразировать Канцлера:
Вырвать корень моей ядовитой любви ты не можешь, а я не хочу. ©
При этом Хулио... Он... Как бы сказать... Он всё. Он кончился как личность. Его теперь лучше самим убить, пока кто-нибудь другой не. Хулио, как и Бюнц, уже не человек, а тоже животное. Просто немножко другое. Дикое. Страшное. И неизлечимое.
В общем, от части по саюнцу и отношениям Альмейды с подчинёнными я остался в восторге (хотя по саюнцу на минутку даже слезинку пустил, серьёзно, это было очень больно), но часть с Олафом, Руппи и Вальдесом у меня вызвала неверие. Это сугубое имхо о персонажах, надеюсь, все понимают.
И безотносительно всего: текст очень эмоциональный, я сказал об этом в самом начале.
Впечатления самые разные. Одновременно и нравится текст, и делает очень больно. Цитат много, своих слов малоНу, больно-то понятно почему - это же ОТПшенька, ей всегда хочется счастья (ладно, почти всегда), а тут ведь ангст, боль, тлен,
Верю. Верю в такого Альмейду, для которого спасение дрикса может стать поводом для "прощай, Берлинга, я любил тебя, но всё кончено". Верю в такого Хулио, этому засранцу вообще идёт психо-мод.
Понравилось, как описано эмоциональное-психическое состояние Хулио. Все эти маленькие детальки...Его блестящие черные волосы были собраны в высокий хвост, в правом ухе покачивалась крупная серьга с изумрудом.
Насчёт крупности я бы поспорил, но я тоже всегда фанонил серьгу с изумрудом.
Его именем пугают на дриксенском побережье детей.
Ну, это уж вы как-то загнули.
— Капитан Бюнц! — прошептал он еще раз, и, словно бы наконец услышав, светловолосый обернулся, скользнул равнодушным взглядом по их лицам и снова уставился на море. Зато Хулио Салина глаз не отводил. Он посмотрел на Вальдеса, на Руппи, а затем, глядя прямо в лицо адмиралу, поднял руку, коснулся плеча Отто и, сильно прижимая ладонь, провел по его спине наискось вниз. На белой рубашке осталась кровавая полоса.
Чудесная в своей жестокости сцена.
— Но это же... — заговорил Руппи. — Это же.. это... это...
Он хотел сказать: «Немыслимо. Невообразимо. Недостойно. Бесчестно», — но все слова вдруг куда-то пропали, оставив одну только звенящую пустоту и врезавшуюся в память кровавую полосу на белой рубашке.
Вот в этого Руппи я верю. А в того, который к концу как будто забыл и забил на увиденное - нет.
Не мог он. Не Руперт. Должен был хоть что-то предпринять.
Вальдес ответил неожиданно легкомысленно и оскорбительно:
— В любом случае я уверен, что с господином Бюнцем не происходит ничего, ранее не изведанного. С чем он не был бы уже ознакомлен на службе Кесарии.
В такого Вальдеса я тоже... нет, не не верю. Но он мне чужд. В каноне даже во время Конхо Дэрайо фрошеры всё-таки выразили уважение к Западному флоту. Да, Вальдес может больно уколоть, как это было с "местью и водой", но в такой ситуации... Ну, хорошо. Даже, допустим, что в этой ещё мог. Но когда он лично увидел, что да, сакотта, что Бюнц уже, в общем-то, и не человек - овощ, как мы это сегодня называем, животное, лишившееся личности, когда сам убедился, что Хулио, мягко говоря, крышей поехал, и вот после всего этого... он просто возвращается домой с чувством вроде "Хулио жалко, но ему не помочь, а на дрикса вообще покласть". Ну, вот убейте. Не верю. Хочу, но не могу поверить.
В доме было тихо. Скреблась где-то в подполе мышь, потрескивала одна из свечей в шандале на столе. Хулио Салина сидел в гостиной прямо на полу, опираясь спиной на невысокую кушетку, и пил, внимательно глядя на дверь. Часы пробили десять, десять с четвертью, половину одиннадцатого, три четверти одиннадцатого... За несколько минут до одиннадцати, все так же в тишине, не нарушив ее ни шумом сбрасываемой верхней одежды, ни даже звуком шагов, в проеме возник Вальдес. Он ловко пригнулся, уходя от брошенной в него бутылки, выпрямился и издевательски поклонился:
— Господин вице-адмирал!
— Господин вице-е-адмира-ал, — не то передразнил, не то вернул приветствие Салина. — Явился все-таки.
На мой взгляд, именно так выглядит своего рода отчаянье. Или самобичевание. Ну, это у человека явно проблемы какие-то. С головушкой.
Хулио склонил голову к плечу и смотрел на Вальдеса с доброжелательным любопытством. Тот сжал зубы, выругался и рванул сильнее. Голова дриксенца безвольно мотнулась, волосы упали на лицо, из полуоткрытого рта тонкой ниткой потекла слюна.
— Значит, Кальдмеер прав, — пробормотал Вальдес. — Хулио, где ты берешь эту дрянь? А, кошки с ним, твое дело, торговать — ладно, кто этого не поймет, но чтобы нюхать самому?.. Или ты пьешь, Хулио?
— Я? — Хулио поднял густые черные брови, рассмеялся, неловко взмахнул рукой и ухватился за косяк, чтобы устоять. — Я — нет. А вот он — да.
Вообще-то вся сцена в доме у Хулио чудесна своим безумием. Но логики я так и не уловил. Ни логики, ни смысла, да простит меня автор.
— Хулио... ну так же нельзя... Плевать мне на гуся — тебе, тебе так нельзя... В борделях полно дриксов, бергеров, на любой вкус, добровольно...
— Нет, — просто ответил Салина.
Коротко и просто. Понимает, но отказать себе не может. Как наркоман, ей-богу.
Действие саккоты заканчивалось, Бюнц начал метаться и тихо постанывать, потом его скрутило судорогой, мелко задрожали плечи.
Хулио Салина сел на пол, глотнул вина, откинул голову и стал рассматривать причудливую лепнину с листьями винограда и кудрявыми барашками.
— До завтра придется потерпеть так, — сказал он в пустоту. И засмеялся.
Я не знаю, что задумывал автор, но для меня это ещё один кусочек мозаики безумия Хулио Салины. Что любопытно, совершенно непонятно, кого Хулио мучает: себя, Отто, обоих? И зачем? Что значит "а я хотел"? Чего хотел? Гуся себе хотел? Жертву сакотты в цветах Дриксен? Своими руками низвести человека до животного? Непонятно. Цели Хулио совершенно непонятны лично мне. И эта болезненная зависимость от происходящего тоже непонятна. Почему именно Бюнц? Почему сакотта, а не пыточная? Что он вообще с ним делает? Знаете, всё это напоминает мне фильм "Одержимая" с Кристал Рид, где девушка умудрилась влюбиться в парня, похитить его и сломать ему ногу. Любовь, перешедшая такую черту, за которой стала безумием. Любовь - это яд. В самом плохом смысле этого слова. Я бы писал про месть или типа того, но серьёзно: разве так кому-то мстят? Это глупо. Так сходят с ума. Отравляют себя и того, с кем не смогли быть рядом. Точнее, смогли, но не так, как хотелось бы. Думаю, здесь можно было бы капельку перефразировать Канцлера:
Вырвать корень моей ядовитой любви ты не можешь, а я не хочу. ©
При этом Хулио... Он... Как бы сказать... Он всё. Он кончился как личность. Его теперь лучше самим убить, пока кто-нибудь другой не. Хулио, как и Бюнц, уже не человек, а тоже животное. Просто немножко другое. Дикое. Страшное. И неизлечимое.
В общем, от части по саюнцу и отношениям Альмейды с подчинёнными я остался в восторге (хотя по саюнцу на минутку даже слезинку пустил, серьёзно, это было очень больно), но часть с Олафом, Руппи и Вальдесом у меня вызвала неверие. Это сугубое имхо о персонажах, надеюсь, все понимают.
И безотносительно всего: текст очень эмоциональный, я сказал об этом в самом начале.
@темы: отблески этерны, фикшн, ОТП, фаноны Шрёдингера, ФБ-2016